Нестабильность в Сирии активно влияет не только на региональную экономику
Москва. 14 декабря. — Падение режима Башара Асада в Сирии в силу того, что республика занимала важное географическое положение, сразу заставило многие государства задуматься о перестройке маршрутов транспортировки энергоресурсов и не только их.
Об этом наш специальный корреспондент Вячеслав Терехов беседует со старшим научным сотрудником Центра ближневосточных исследований ИМЭМО имени Е.М. Примакова РАН Николаем Кожановым.
России коснется логистический коллапс?
Корр.: Ясно, что перестройка многих торговых маршрутов после событий в Сирии неизбежна. Но меня интересует, в первую очередь, как это заденет Россию.
Кожанов: Я думаю, что из всех экономических аспектов, которые связаны с падением режима Асада в Сирии, для нас наиболее чувствительным будет необходимость поиска новых маршрутов для поддержания российского присутствия в Африке. Дело в том, что через Хмеймим, насколько я понимаю, шел поток грузов как гражданского, так и военно-технического характера. Причем речь идет, прежде всего, о северной и центральной Африке, а конкретнее о Ливии, Мали, Нигере, Судане и ЦАР.
Альтернативные маршруты есть, ими пользовались, но они достаточно сложны. Во-первых, мы не могли в некоторых случаях задействовать непосредственно российскую авиацию, потому что маршруты пролегали через территории стран, где по политическим причинам мы летать с грузами двойного и военного назначения не могли. Приходилось задействовать субподрядчиков.
Как только мы прекращаем пользоваться этим маршрутом сразу возникает большой вопрос: что делать? Тяжелые грузовые самолеты, насколько я понимаю, без дозаправки до северной Африки долетают с трудом, а точнее не долетают совсем.
В этом случае возникает вопрос, как перестраивать логистику? В принципе ее перестроить можно, но это займет время и опять-таки удлинит маршруты, и снова возвращает нас к этим не совсем простым схемам фрахта. Конечно, очень надо удержать хотя бы базу в Хмеймиме, так как она просто необходима для обеспечения перелетов.
Корр.: Остается только надеяться на возможность об этом договориться. Но с кем? Если только с помощью Турции?
Кожанов: Я понимаю, что большинство экспертов на данный момент уверены, что с высокой вероятностью, практически со сто процентной вероятностью, эта база будет потеряна. Просто нам пока дали ею попользоваться, потому что наступающей группировки «Хайят Тахрир аш-Шам» (запрещена в РФ), не до нас. Но рано или поздно, когда будет сформировано правительство, а нельзя исключить вариант затянувшейся гражданской войны, то нас могут настойчиво попросить уйти оттуда.
С другой стороны, я все-таки считаю, что возможность задержаться существует. Сейчас создается впечатление, что руководство этой запрещенной у нас группировки фактически пытается разыграть афганский вариант, когда сохраняются в рабочем состоянии государственные институты, когда идет попытка разоружить или подчинить иные группировки и уже только на своей основе создать правительство. В таком случае им тоже потребуется поддержка внешних игроков. И здесь России можно будет попробовать сманеврировать.
Опять же подчеркну: утеря этой базы, особенно в условиях тяжелых отношений с Западом, продолжающейся СВО на Украине, является существенным ослаблением российских позиций, причем даже не в Сирии, не в ближневосточном регионе, а именно в отношении российской стратегии в Африке.
А что в Восточном Средиземноморье? Новый передел зон влияния?
Корр.: Это что касается России. Но Сирия – ключевое звено между Ближним Востоком, Европой, Турцией. Всем им тоже придется все пересматривать?
Кожанов: Да, сирийские события актуализировали целый ряд международных проблем: от ситуации с транзитом, перевозом товаров по Средиземному морю, до организации поставок энергоресурсов, в первую очередь, природного газа в Европу. Сирия, скорее всего, стоит на пороге нового витка гражданской войны, когда в стране может возникнуть вакуум власти, будет отсутствовать такая государственная сила, с которой можно договариваться.
В этой ситуации, конечно, любые инфраструктурные проекты, которые будут реализовываться вблизи ее границ, ставятся под большой вопрос. Опять-таки снова актуализируется тема раздела экономических зон влияния в восточном Средиземноморья. Турция никогда не скрывала своих амбициозных планов по выстраиванию глобальной зоны экономического влияния, простирающейся от ее территориальных вод до Ливии. С учетом падения режима Асада не исключено, что некоторые аспекты турецких амбиций будут пересмотрены. Хотят турки поучаствовать и в разделе международной помощи, которую направят на реконструкцию Сирии. Впрочем, насколько это у них получится, пока что вопрос.
Для Анкары падение Асада стала сюрпризом, и как им воспользоваться, они пока что только решают. К счастью для России и Ирана, нынешние спекулятивные заявления о всемогуществе Турции, сбрасывающей политические режимы, лишь миф, родившийся из шока от скоротечной развязки с Дамаском. У самой же Турции получилось, как говорят в некоторых странах, «ударить сильнее собственного веса».
Сама по себе Сирия глобального значения для мировой экономики за пределами транспортных коридоров не имеет. Речь больше идет о том, насколько нестабильность в этой стране влияет на окружающие государства. При этом не стоит забывать и вопрос, связанный с сирийскими беженцами, которые живут в регионе: в Иордании, Турции, Ливане. Эти государства явно попытаются их вернуть на родину. И что тогда?
Отношения между беженцами и приютившими их странами — еще одна проблема!
Корр.: Они, по-моему, не очень хотят возвращаться в разрушенную Сирию.
Кожанов: Не хотят – это точно. Но при этом возникает проблема напряженных отношений между этими беженцами и государствами, которые их приютили. Например, Турция активно отправляет, точнее, не отправляет, а поддерживает желание сирийских беженцев съездить в Сирию и посмотреть на свое жилье. Конечно, в Анкаре надеются, что это будет билет в один конец. Сами сирийские беженцы, насколько я понимаю, приедут, посмотрят, что случилось с их домом, арестованы или освобождены ли родственники? И вернутся назад, в Турцию.
Это вопрос уже достаточно серьезный, хотя бы исходя из того, что гражданская война длилась в Сирии более десяти лет и выросло целое поколение детей сирийских беженцев на территории той же Турции, которые Сирию не знают и, судя по всему, еще и на арабском-то очень плохо разговаривают. То есть для них основным языком стал турецкий. И что делать с ними, для той же Анкары тоже малопонятно.
И опять вопрос о трубопроводах!
Корр.: В 2012 году Асад заключил с Тегераном договор о трубопроводе из Тегерана в Сирию. С ним как?
Кожанов: В 2011-2013 годах действительно между Дамаском, Тегераном и Багдадом обсуждалась идея совместного трубопровода. Она отражала планы Ирана выйти на восточно-средиземноморский, европейский рынок, в обход Турции. Сам по себе проект очень тяжело реализуемый. В принципе его, как и другие проекты глобальных трансконтинентальных трубопроводов, которые периодически появляются на слуху в связи с Сирией (например легенда о некоем трубопроводе из Катара в Сирию, чуть ли не спровоцировавшем иранское вмешательство в сирийский конфликт, чтобы предотвратить его строительство), серьезно никто не воспринимает. С самого начала это были либо мертворожденные с экономической точки зрения проекты, либо мифы конспирологов.
Корр.: То есть он реально практически не существует?
Кожанов: Да. Точнее, скажем так: какого-либо стратегического значения, рыночного значения этот проект не имеет, особенно в условиях иранских санкций. Можно считать, что этот проект в принципе лишь политический призрак. А сейчас, особенно с падением режима Асада, он растаял навсегда.
И наконец, что выигрывает Турция?
Корр.: Чаще всего от политологов можно слышать, что события в Сирии особенно выгодны Турции. В чем, с точки зрения экономики, эта выгода?
Кожанов: Для Турции падение Асада имеет значение не для экономики, а для безопасности: курдская проблема, проблема создания буферной зоны. Экономический аспект здесь, конечно, присутствует, но он присутствует в куда меньшем объеме. Конечно, Турция будет стараться максимально привязать эти северные территории, в которых она присутствует, к себе. По слухам, это уже происходит. То есть те территории, на которых либо квартируется турецкая армия, либо сильно ощущается присутствие самой Турции, они во многом уже переориентированы на Турцию как таковую и с экономической точки зрения, и инфраструктурно. Это еще один признак того, что Сирия в ее новом виде будет представлять из себя фрагментированное государство. Это во-первых.
А во-вторых, Турция закрепилась на северных территориях надолго. Опять же, я хочу подчеркнуть, что речь идет только об определенной части Сирии. Брать ответственность за Дамаск или за всю территорию турки не хотят и не собираются. Их подход к сирийскому вопросу весьма прагматичный: надо проглотить ровно столько, сколько сможем. В этом вопросе Анкаре надо отдать должное: там проявляют определенную соразмерность.
Корр.: Некоторые политологи, считают, что теперь Турция через своих союзников полностью оккупирует Сирию.
Кожанов: Нет, это не совсем так. Извините, во-первых, давайте начнем с того, что ХТШ, главная турецкая рука, контролирует далеко не все и не везде. В том же Дамаске присутствие ее есть, но она контролирует город не полностью.
Корр:. А кем он еще контролируется?
Кожанов: Там свои группировки образовались.
Корр.: Хорошо, это Дамаск. А остальная территория?
Кожанов: О полном контроле мы можем говорить только в Идлибе и, наверное, в Алеппо. На юге страны она вообще ничего не контролирует. Более того, с южанами у нее отношения напряженные. В прибрежные алавитские районы она пока не суется.
На северо-востоке страны американцы очень быстро объяснили как туркам, так и ХТШ, что курдов добивать не надо, хотя штурмы какие-то идут. Но это можно назвать «замах на рубль», а результат явно будет «на копейку». И турки это прекрасно понимают. Им по большому счету вся Сирия не нужна, хотя бы потому, что там разрушенная экономика. И абсолютная дефрагментация.
Первые дни праздновали, потом испугались!
Помимо основных крупных группировок, сейчас опять возродились группы с полевыми командирами. Поясню: человек возвращается из сирийской армии, он понимает, что за ним могут прийти, а рядом возвращается еще пяток, десяток его соседей по деревне, и вот уже образовался боевой полевой отряд, который просто так жизни продавать не будет. Они все насмотрелись видео, как исламисты расстреливают офицеров бывшей асадовской армии в больницах. Сейчас таких малых полевых командиров будет очень много, и относительно того, удастся ли лидеру ХТШ удержать имидж такого просвещенного умеренного исламиста, есть большие сомнения.
В стране, можно сказать, возникает махновщина. Там повылезали те, кого простили, те, с кем замирились, кто тихо сидел. Тут кто-то вышел «просто» соседей пограбить, кто-то отомстить бывшему сотруднику асадовских спецслужб. На юге израильская армия решила подправить свое положение за счет новых территорий.
Мои знакомые в Сирии говорят, что «в первые день-два все праздновали победу, а сейчас все очень напряженно, потому что начали сводить счеты друг с другом».
